это абсолютно не моя книга. я безумно далека от религии и не очень-то разбираюсь в истории средних веков. но я не могла оторваться. не хочется рассказывать о чем там, лучше о том, как я читала. «имя розы» стояла в моей бесконечной очереди 'прочитать' уже целую вечность. и наконец-то руки дошли, вернее глаза добрались. не знаю, почему в отзывах ноют, что начало нудное, ни разу не правда. я читала и слово за слово, строчка за строчкой втягивалась в эту атмосферу. я путалась в итальянских именах, как францисканец и послушник путались в лабиринтах библиотеки. я пыталась разобраться в религиозно-исторических переплетениях, как Вильгельм и Адсон пытались понять внутреннее устройство храмины, находясь снаружи. я выкраивала кусочки времени и читала по кусочкам, как Вильгельм по крупицам разгадывал тайну. я в какой-то момент даже почувствовала себя Адсоном, как будто его мысли и догадки - это мои мысли и догадки, как будто то, что Вильгельм объясняет ему, адресовано мне. рассказанный рассказ о рассказе в рассказе.
Одна вещь на свете возбуждает животных сильнее, чем наслаждение. И это боль. Под пыткой ты как бы во власти одуревающих трав. Все, о чем ты слышал и читал, оживает в памяти, и ты будто переносишься душой – если не в рай, то в ад.
ещё цитатыСо сна я был вроде как в тумане, ибо дневной сон с плотским грехом сходен: чем больше его вкушаешь, тем больше жаждешь и мучишься одновременно и от пресыщенности и от ненасытности.
Женщина – сосуд диавола…
Потому что, запомни, именно чрез посредничество женщины внедряется диавол в сердце человека!
«Однако научись точно отличать жар сверхчеловеческой любви от обольщения чувств. Это нелегко даже и святым».
«Каковы же признаки благой любви?» – спросил я.
«Что такое любовь? На всем свете ни человек, ни дьявол, ни какая-нибудь иная вещь не внушает мне столько подозрений, сколько любовь, ибо она проникает в душу глубже, неужели прочие чувства. Ничто на свете так не занимает, так не сковывает сердце, как любовь. Поэтому, если не иметь в душе оружия, укрощающего любовь, – эта душа беззащитна и нет ей никакого спасения.
Говорят тебе, это был буйный карнавал, а на карнавалах все всегда вверх тормашками. Но затем приходит старость. И не делает нас мудрее, а делает жаднее.
Сейчас я задаюсь вопросом, было ли то, что я чувствовал тогда, любовью дружеской, при которой подобный любит подобного и печется о благе друга, или любовью вожделеющей, при которой любящий печется исключительно о своем благе и, взыскуя, жаждет только, чтоб его дополнили.
Идея – это знак вещи, а образ – это знак идеи, то есть знак знака.
Любовь, по Авиценне, не изначально болезненна, а становится болезнью, и когда это чувство не удовлетворено, оно превращается в наваждение (..) и с этих пор проявляет себя через постоянное трепетание век, неровное дыхание, временами смех, временами плач и бешенство пульса ..
Благо книги – в том, чтоб ее читали.
«Никто и никогда не понуждает знать, Адсон. Знать просто следует, вот и все. Даже если рискуешь понять неправильно».
.. единственная твердая истина – что надо освобождаться от нездоровой страсти к истине.интереснее интересной книги может быть только книга об этой книге. Эко так мило разоблачает то, как одурачил всех своим псевдодетективом. жаль конечно, что в «записках на полях имени розы» так мало страниц. если провести параллели и представить литературную кухню, на которой «имя розы» - это основное блюдо, то «записки на полях...» - очень подходящий десерт, ну а Эко - первоклассный шеф повар.
Если автор уверяет, что творил в порыве вдохновения, он лжет. Genius is twenty per cent inspiration and eighty per cent perspiration.
ещё цитатыЯ написал роман потому, что мне захотелось. Полагаю, что это достаточное основание, чтобы сесть и начать рассказывать. Человек от рождения – животное рассказывающее.
Прочитав рукопись, мои друзья из издательства предложили мне подсократить первые сто страниц, показавшихся им чересчур серьезными и скучными. Я моментально отказался. Потому, что был убежден, что тот, кто собирается поселиться в монастыре и прожить в нем семь дней, должен сперва войти в его ритм. Если это ему не под силу – значит, ему не под силу прочитать мою книгу. Такова очистительная, испытательная функция первой сотни страниц. А кому не нравится – тем хуже для него, значит, на гору ему не влезть.
Но прелесть договоров с дьяволом в том и состоит, что, подписывая, прекрасно знаешь, с кем имеешь дело. Иначе за что бы такое вознаграждение – ад?
В сущности, основной вопрос философии (и психоанализа) – это и основной вопрос детектива: кто виноват?
Постмодернизм – это ответ модернизму: раз уж прошлое невозможно уничтожить, ибо его уничтожение ведет к немоте, его нужно переосмыслить, иронично, без наивности. Постмодернистская позиция напоминает мне положение человека, влюбленного в очень образованную женщину. Он понимает, что не может сказать ей «люблю тебя безумно», потому что понимает, что она понимает (а она понимает, что он понимает), что подобные фразы – прерогатива Лиала . Однако выход есть. Он должен сказать: «По выражению Лиала – люблю тебя безумно». При этом он избегает деланной простоты и прямо показывает ей, что не имеет возможности говорить по-простому; и тем не менее он доводит до ее сведения то, что собирался довести, – то есть что он любит ее, но что его любовь живет в эпоху утраченной простоты. Если женщина готова играть в ту же игру, она поймет, что объяснение в любви осталось объяснением в любви. Ни одному из собеседников простота не дается, оба выдерживают натиск прошлого, натиск всего до-них-сказанного, от которого уже никуда не денешься, оба сознательно и охотно вступают в игру иронии… И все-таки им удалось еще раз поговорить о любви.я даже не знаю, какая из книг мне понравилась больше. для полноты ощущений нужно читать обе. определенно.